Гуннора. Возлюбленная викинга - Страница 6

От волнения Гуннора не обратила на это внимания, как не подумала она и о том, почему их никто не встретил и не помог разгрузить корабль, а ведь неподалеку от причала находилась небольшая деревушка. Гуннора настолько обрадовалась тому, что приехала сюда целой и невредимой, что засмотрелась вокруг, выискивая цветы и колосья, а на дома так и не посмотрела. Теперь же ее взгляд обратился к деревне, и она увидела, что у домов лежат люди… И не спят, а… разлагаются.

Прежде чем Гуннора успела что-то сказать, ее мать завопила:

— Бегите! Бегите прочь!

Гунгильда побежала — но она не пыталась спастись. Женщина устремилась к своему мужу. Рядом с двумя лошадьми он казался таким маленьким. А вот всадники, обнажившие оружие, — огромными.

— Бегите! — вновь крикнула она.

Однако Гуннора замерла, она не могла двинуться с места. Вивея, ухватившись за руку Сейнфреды, расплакалась, а Дювелина вцепилась в юбку Гунноры.

«Я старшая, я должна позаботиться о них», — пронеслось у нее в голове.

Она могла думать, но не шевелиться. Остолбенев, она смотрела, как всадники галопом несутся к ее отцу. Он отпустил лошадей и поднял руки, призывая нападавших остановиться, но один из всадников замахнулся мечом. Лезвие сверкнуло на солнце и обрушилось на северянина. Все произошло так быстро, что Гуннора увидела только, как ее отец повалился на колени, а его отрубленная голова откатилась в сторону. Песок окрасился алым.

Гуннора все еще могла думать, но теперь она ничего не чувствовала. И не двигалась. Она не шелохнулась даже тогда, когда сзади поднялась паника. Шведы закричали и бросились врассыпную, но им перекрыли пути к отступлению: со всех сторон неслись всадники, обезглавливали переселенцев, разрубали тела пополам, пробивали им грудь копьями.

Теперь уже и вода стала красной, словно впереди раскинулось целое море крови.

Сейнфреда дернула сестру за руку. Ее глаза широко распахнулись, лицо побледнело, стало такого же цвета, как и волосы. В голову Гунноре пришла странная мысль — когда Сейнфреду разрубят мечом, потечет не алая, а белая кровь, белая, точно морская пена…

Но Сейнфреду не должны разрубить! Как и Вивею, и Дювелину, и ее саму!

— Бегите! Беги… — Крик матери оборвался.

Ее тело пронзило копье, и женщина повалилась на землю.

На этот раз Гуннора повиновалась ее приказу. Она помчалась к сходням, подальше от всадников и убитых. Вдалеке показалась рощица, но деревьев там было недостаточно, чтобы спрятаться. Да и добежать туда не получится. Девушка почувствовала подступающее отчаяние.

— Лодка, Гуннора! Лодка!

Она едва разобрала слова сестры, но и сама увидела, как на зеленых волнах покачивается какая-то лодочка. Кивнув, девушка прыгнула в воду. Холод пронзил ее, словно ножом, но это было неважно. Одной рукой держа Дювелину, второй она перевернула лодку. Младшие сестры плакали.

Гунноре было нестерпимо холодно, но это было лучше, чем смерть, а лодка оставалась их единственной надеждой избежать опасности.

— Задержите дыхание!

Они с Сейнфредой и двумя малышками поднырнули под это шаткое укрытие. Теперь вода казалась уже не зеленой, а черной. Дювелина перестала плакать. Все точно оцепенели от холода и страха. Гуннора смотрела на Сейнфреду и думала, хватит ли тут на всех воздуха. Но это не продлится долго… И действительно, вскоре выживших, кроме сестер, не осталось.

Кожа Сейнфреды уже казалась не белой, а голубоватой. Чтобы не видеть этого, Гуннора закрыла глаза. Они дрожали, холод резал кожу, зубы стучали.

— Все кончилось? — спросила Сейнфреда.

— Тсс!

О борт лодки били волны, больше ничего не было слышно. Тут девушки могли стоять, но дно оказалось не песчаным, как берег, а илистым. Гуннора выглянула в щель между досками. Мертвых отсюда не было видно, зато она рассмотрела одного из убийц. Он спешился и, сжимая меч в руке, прошелся по берегу, пытаясь найти выживших. Его лицо было не из плоти и крови, а выковано из железа! Гуннора зажмурилась от страха, но затем поняла, что на нападавшем — шлем с бронзовым забралом, сделанным в форме человеческого лица. Верх шлема был укреплен железными пластинами. Еще на нем была кольчуга с длинными рукавами, она серебристо поблескивала на солнце. И только крест на его груди был из дерева и не блестел.

Гуннора не знала, норманн он или франк, отец часто говорил, что эти два народа здесь перемешались. Не знала она и того, почему этот мужчина и его спутники убили переселенцев из Дании и Швеции и всех торговцев, которым принадлежали корабли. Как и тех, кто приплыл сюда в последние дни. Гуннора знала лишь, что этот тип был христианином, и либо он убьет ее, либо она его.

Мужчина, носивший знак христиан на своей груди, еще раз прошелся по берегу. Он тяжело дышал. Наконец он скрылся из поля ее зрения. Хруст песка под сапогами стих, послышался топот копыт, а затем воцарилась тишина. Девочки онемели от ужаса, все остальные были убиты. Только чайки покрикивали, и Гунноре вдруг подумалось, не сожрут ли они убитых, как это делают стервятники.

При помощи Сейнфреды она перевернула лодку и поплелась на берег. Солнце скрылось за облаками, и песок уже был не алым от крови, а черным.

«Это проклятая земля, — подумала Гуннора, — неплодородная, дарящая только смерть… Нельзя нам было приезжать сюда. Это родина христиан, а не наша».

Гуннору так и не окрестили, хотя отец желал бы этого. Многие северяне хотя бы для вида принимали христианство, особенно те, кто искал в Нормандии лучшей доли. Они осеняли себя крестным знамением, но в воду для крещения входить отказывались. Они говорили, что верят в Иисуса Христа, но продолжали поклоняться древним богам, как и все норманны, когда-то переселившиеся в эти земли. Те, кто завоевал Нормандию, приняли христианство — так, первый герцог Нормандии, Роллон, крестился уже взрослым, а его сын Вильгельм и внук Ричард приняли крещение еще в младенчестве. Но Вальрам говорил, что это не значит, будто вожди народа северян забыли о своих корнях.