— Вот видишь! — возликовала Гуннора. — Ты не забыла, кто мы такие и откуда.
— Я никогда не забуду об этом. И все же я жажду жизни в мире и покое, без сражений и кровопролития. Что в этом плохого?
— Ничего, — неохотно признала Гуннора. — Кроме того, я рада, что тот христианин увидел только меня, но не вас. Однако если он когда-нибудь попадется мне на глаза…
Сейнфреда с сомнением посмотрела на сестру. Она ничего не сказала, но подумала, что вряд ли он зайдет в этот лес. Гуннора понимала это, хотя и не хотела признавать, что эта мысль успокаивает ее.
Сестры помолчали, потом Сейнфреда подалась вперед и обняла сестру. Хотя девушка и казалась хрупкой, ее объятия были крепкими.
— Ты действительно не хочешь, чтобы я помогла тебе?
— Ты помогаешь мне, разговаривая со мной, — пробормотала Сейнфреда. — Ладно, береги себя.
— Я тут не одна. Духи леса хранят меня. — В ее голосе слышалось напускное веселье.
Сейнфреда улыбнулась в ответ, хотя на душе у нее было совсем не радостно.
Вскоре она скрылась в лесной чаще, а Гуннора долго смотрела ей вслед, прислушиваясь к ее шагам. Вместо того чтобы доесть ужин, девушка вновь принялась за руны. Пусть Сейнфреда и не хотела этого, может быть, при помощи рун удастся убедить богов даровать ей дитя. Гуннора знала, что Сейнфреда мечтает о ребенке, хотя и не понимала этого стремления. Она готова была навсегда отказаться от возможности завести детей, если бы рядом была мать, которая обняла бы ее, утешила, приласкала, сказала: «Не бойся, я все улажу, все будет хорошо».
Альруне не спалось. Девушка беспокойно ворочалась с боку на бок, укрывшись теплым одеялом из овечьей шерсти. Она чувствовала себя беззащитной. Днем Альруна выполняла все свои повседневные обязанности, чтобы отвлечься от терзающих ее душу чувств, но с наступлением темноты мрачные мысли выползали из закутков сознания, точно демоны из теней. Эти внутренние голоса преследовали ее.
«Время идет, ты стареешь, ты так и не обретешь счастья до самой старости», — нашептывал первый голос.
«Правление Ричарда под угрозой, старый заговор сменится новым, когда-нибудь врагам удастся его одолеть», — бормотал второй.
А третий голос был самым страшным. Он не насмехался над Альруной, не корил ее. Он повторял один и тот же вопрос: «Если он умрет, станет ли эта любовь твоим вечным проклятьем? Или смерть Ричарда освободит тебя от страданий?»
Альруна не хотела знать ответ на этот вопрос, не хотела слушать этот третий голос!
Девушка перевернулась на живот и спрятала лицо в подушку. Пух был мягким, он приглушал и вздохи, и плач. Да, в этой постели Альруна не могла уснуть, но уж лучше лежать без сна, чем метаться в кошмарах. В последние ночи она часто видела сны — и всегда они были плохими.
Через несколько месяцев после неудачного покушения, подготовленного архиепископом Бруно, свершилось новое коварство. И снова за всем этим стоял Тибо Плут, но на этот раз он обратился за помощью не к церковнику, а к королю франков. Лотарь предложил Ричарду вместе выйти в поход против Тибо. Чтобы обсудить подробности будущей военной кампании, он пригласил Ричарда на небольшой островок на реке Эпте. Растительности на острове не было, там любой оказался бы полностью беззащитен.
Теперь Альруне не пришлось целый день гнаться за герцогом, чтобы предупредить его. Ричард больше никому не доверял и полагался только на осторожность. Вместо того чтобы отбыть на этот остров, герцог со своей свитой спрятался в лесу и выслал разведчиков. Вскоре ему доложили, что Лотарь объединил свои войска с войсками Тибо, чтобы вместе выступить против Ричарда. Новость была неприятной, но не ошеломляющей.
Ричард сыграл с Лотарем ту же шутку, что и с Бруно, — заставил его ждать на острове, пока крушение его планов не стало очевидным. В отличие от Бруно, Лотарь не смирился с таким унижением и пустил в ход оружие. Его войска перешли реку. Но Ричард научился не только осмотрительности, но и хитрости. Он не испугался превосходящих сил противника, вооружив простых крестьян. Войска Лотаря решили, что напали на легкую добычу, и рассредоточились, не ожидая, что лучшие воины Ричарда нанесут им удар с тыла.
Много крови пролилось в тот день — но не кровь Ричарда.
Он вернулся в Руан с гордой улыбкой на устах, улыбкой, которую Альруна и любила, и боялась. С гордой улыбкой и жестоким взглядом. Ричард напился, отмечая победу, и удалился в свои покои с тремя любовницами сразу. Одна из этих девушек девять месяцев спустя родила дочь. Девочку назвали Пепи, она жила при дворе, как и другие бастарды Ричарда, но герцог никогда не обращал внимания ни на нее, ни на других своих детей.
«Его называют Ричардом Бесстрашным, — думала Альруна, — и восхваляют его за отвагу. Но никто не видит, во что ему обходится это мужество. Он не только обрел смелость, но и стал слеп, ведь чтобы укротить свои чувства, нужно не замечать чувств других».
Он давно уже не был для нее героем в сияющих доспехах, как в детстве, героем, для которого вся жизнь — игра, но, невзирая на все слабости Ричарда, любовь к нему оставалась столь же сильной. Впрочем, она не придавала сил самой Альруне. Девушка оставалась ранимой и упрямой… и страдала от бессонницы.
Она беспокойно перевернулась на спину, слушая дыхание других девушек в комнате, почувствовала, как тяжелеют ее веки. И когда сон уже готов был объять ее, в комнате вспыхнул яркий свет. Вскинувшись, Альруна увидела факел, но не сумела разобрать, кто его держит.